АНАЛИТИЧЕСКИЙ ОБЗОР
IV.
VIRTUAL/REMOTE/DIGITAL: МУЗЕЙНЫЕ ВОЛОНТЕРЫ В ЦИФРОВОМ ОКРУЖЕНИИ
VIRTUAL/REMOTE/DIGITAL: МУЗЕЙНЫЕ ВОЛОНТЕРЫ В ЦИФРОВОМ ОКРУЖЕНИИ
Оксана Мороз
Настоящий текст представляет собой описание специфики цифрового волонтерства на основе данного исследования. Это исследование позволяет увидеть множественные точки сборки и понимания феномена. А внимание к стратегиям «оцифровки» волонтерства дает шанс на обнаружение возможностей развития феномена музейного волонтерства в разных форматах, в известной мере — позитивных перспектив такой полиформатности.
Второй цифровой поворот и музеи
Как заметил исследователь Марио Карпо, современный мир живет в условиях «второго цифрового поворота» (second digital turn). В 1990-х годах внедрение цифровых технологических решений означало изменение способов производства — информации, публичных пространств, рынков. Происходящая с конца 2010-х тотальная «оцифровка» подавляющего количества активностей заставляет менять уже способы мышления относительно процессов производства и потребления благ [1]. В мире, где автоматизировать и дигитализировать можно как будто всё, включая тонкие настройки человеческих взаимоотношений [2] и креативную деятельность [3], приходится задумываться о влиянии технологий на социальные, антропологические и иные «человеческие, слишком человеческие» практики [4]. Подобные размышления приводят к пересмотру традиционных структур взаимодействий людей, к переосмыслению способов функционирования социальных институтов, на которые общество и частный человек во многом опираются.
Музеи принадлежат именно к такому типу институтов, и преимущественно не из-за способности выступать инструментом «культурно-исторического и нравственно-эстетического воспитания» [5]. Сформулируем мягче: музей может работать как платформа — для знакомства с сохраненными и постоянно переживающими новые интерпретации объектами, с документацией событий и взглядов, с многообразием кураторских оптик и зрительских прочтений.
Как заметил исследователь Марио Карпо, современный мир живет в условиях «второго цифрового поворота» (second digital turn). В 1990-х годах внедрение цифровых технологических решений означало изменение способов производства — информации, публичных пространств, рынков. Происходящая с конца 2010-х тотальная «оцифровка» подавляющего количества активностей заставляет менять уже способы мышления относительно процессов производства и потребления благ [1]. В мире, где автоматизировать и дигитализировать можно как будто всё, включая тонкие настройки человеческих взаимоотношений [2] и креативную деятельность [3], приходится задумываться о влиянии технологий на социальные, антропологические и иные «человеческие, слишком человеческие» практики [4]. Подобные размышления приводят к пересмотру традиционных структур взаимодействий людей, к переосмыслению способов функционирования социальных институтов, на которые общество и частный человек во многом опираются.
Музеи принадлежат именно к такому типу институтов, и преимущественно не из-за способности выступать инструментом «культурно-исторического и нравственно-эстетического воспитания» [5]. Сформулируем мягче: музей может работать как платформа — для знакомства с сохраненными и постоянно переживающими новые интерпретации объектами, с документацией событий и взглядов, с многообразием кураторских оптик и зрительских прочтений.
Платформами сегодня, в ситуации цифровых трансформаций традиционных отраслей и рынков, называют такие организационные структуры, которые обеспечивают не просто взаимовыгодные отношения между потребителями и производителями смыслов, но и совместное производство этих смыслов. «Платформенность» бизнеса, компании, институции построена в значительной мере на наличии открытой инфраструктуры взаимодействий, обмена и производства информации, продуктов. Чаще всего, рассуждая о платформах, вспоминают проекты вроде Amazon, Google, Uber, Airbnb, то есть либо изначально цифровые компании, либо те, что гарантируют контакт потребителя и производителя с каким-либо офлайн-продуктом посредством цифровых сервисов [6].
Однако современный музей — в неменьшей степени пространство коллаборации, соучастия. И, по замечаниям экспертов, это качество роднит институцию как таковую и конкретные ее воплощения с цифровыми сервисами и самими технологичными средами. Например, существуют специальные инструменты медиации, которые напрямую содействуют диалогу зрителя и артефактов, обеспечивают соучастие аудитории в художественном процессе [7]. Еще менее спекулятивным рассуждение о музее как платформе делает наблюдение за тем, как институции и их пользователи в действительности внедряют цифровые решения, буквально превращаясь в трансмедийные пространства, включающие офлайн- и онлайн-опыт производства значений [8]. Правда, соответствующие действия, как я покажу далее, во многом осуществляются интуитивно, на ощупь, с оглядкой на стереотипные представления и чужой опыт.
Очевидно, что существует корреляция между статусом институции (объемом ее финансирования, поддержки, идеологической ролью в культурном пространстве) и внедрением цифровых технологий в ее повседневную деятельность. Для многих музеев ведение сайта может быть данностью, подразумевающей наличие устойчивой статьи расходов. В то же время вложение в развитие социальных сетей, поддержку онлайн-сообщества посетителей благодаря поощрению производства пользовательского контента (user-generated content: оригинальные посты с фотографиями или видео, например) требует дополнительных и потому не всегда предпринимаемых усилий, а также ресурсов. Правда, в 2020 году ситуация начала меняться, и не в последнюю очередь из-за пандемии коронавируса. Которая, как известно, воздействует если не на все виды деятельности, то на оценку эффективности множества из них — точно.
Однако современный музей — в неменьшей степени пространство коллаборации, соучастия. И, по замечаниям экспертов, это качество роднит институцию как таковую и конкретные ее воплощения с цифровыми сервисами и самими технологичными средами. Например, существуют специальные инструменты медиации, которые напрямую содействуют диалогу зрителя и артефактов, обеспечивают соучастие аудитории в художественном процессе [7]. Еще менее спекулятивным рассуждение о музее как платформе делает наблюдение за тем, как институции и их пользователи в действительности внедряют цифровые решения, буквально превращаясь в трансмедийные пространства, включающие офлайн- и онлайн-опыт производства значений [8]. Правда, соответствующие действия, как я покажу далее, во многом осуществляются интуитивно, на ощупь, с оглядкой на стереотипные представления и чужой опыт.
Очевидно, что существует корреляция между статусом институции (объемом ее финансирования, поддержки, идеологической ролью в культурном пространстве) и внедрением цифровых технологий в ее повседневную деятельность. Для многих музеев ведение сайта может быть данностью, подразумевающей наличие устойчивой статьи расходов. В то же время вложение в развитие социальных сетей, поддержку онлайн-сообщества посетителей благодаря поощрению производства пользовательского контента (user-generated content: оригинальные посты с фотографиями или видео, например) требует дополнительных и потому не всегда предпринимаемых усилий, а также ресурсов. Правда, в 2020 году ситуация начала меняться, и не в последнюю очередь из-за пандемии коронавируса. Которая, как известно, воздействует если не на все виды деятельности, то на оценку эффективности множества из них — точно.
Одним из следствий пандемии стала трансформация досуговых практик. Локдауны, сопровождающие коронавирус, усложнили оказание самых разных услуг, и в том числе работу музеев. Даже те из них, что величайшей ценностью полагали консервацию, совсем не хотели приостановки собственных активностей. Она была бы губительна: все-таки музей — это пример инфраструктуры и института, центрированного на потребителях услуги. Самым простым выходом из ситуации для многих оказалась работа с социальными медиа. За этими сервисами, аккаунты в которых есть у половины населения планеты, давно закрепилась репутация мощного инструмента по наращиванию партиципации (соучастия) субъектов в производстве впечатлений [9]. В нашем случае — в производстве впечатлений от посещения музея, его коллекций, публичных активностей и т. д. Благодаря социальным сетям, где можно публиковать массу разного контента, музей получает шанс представить себя в онлайн-поле. А значит, в какой-то мере «оцифровать» то, что лежит за пределами материальности институции: ценности, которых придерживается команда, атмосферу, благодаря которой складывается идентичность места и его обитателей, и т. д.
Если взглянуть на карту музейных цифровых активностей периода пандемийных карантинов, легко заметить, что внедрялись и иные инициативы. Кто-то проводил виртуальные туры, запускались образовательные онлайн-продукты: таким образом, всё больше людей оказывались вовлеченными в пространство музея, даже не переступая его порог [10].
Если взглянуть на карту музейных цифровых активностей периода пандемийных карантинов, легко заметить, что внедрялись и иные инициативы. Кто-то проводил виртуальные туры, запускались образовательные онлайн-продукты: таким образом, всё больше людей оказывались вовлеченными в пространство музея, даже не переступая его порог [10].
Правда, множественность используемых цифровых инструментов не дает априорной возможности увлечь пользователя локальными музейными традициями, атмосферой, настроением. Иногда дигитализация обеспечивает лишь простой перевод офлайн-практик на привычные «языки» онлайн-взаимодействия. Если не можешь показать объект в зале музея, предъяви его в цифровой эманации зала — в Facebook- или Flickr-аккаунте. Или как повторение спасительных — для многих культурных институций — техник сохранения их голоса в публичном пространстве. Не можешь провести выставку — заполни эфир интеллектуальными дискуссиями вокруг и около ее проблематики [11].
Впрочем, возник (или, скорее, закрепился) и иной опыт внедрения цифровых технологий в повседневность работы музея как платформы для коллабораций. Всё чаще аналитики и эксперты-практики стали говорить о пользе цифрового волонтерства — деятельности, осуществляемой онлайн или по меньшей мере с использованием цифровых инструментов и при этом неспонтанной, курируемой музеями и потому производимой с опорой на уже внедренные нормы и ценности [12]. Как и офлайн-волонтерство, цифровой вариант предполагает помощь музею в самых разных процессах, вовлечение в работу институции и притом безопасность с точки зрения актуальных санитарных норм плюс потенциальную бóльшую инклюзивность процессов. Волонтерами онлайн могут становиться люди с инвалидностью, люди третьего возраста (их еще параллельно обучают основам цифровой грамотности, если необходимо), граждане любых стран (при наличии единого языка общения).
Может показаться, что пандемия — чуть ли не подарок для тех институций, которые решили однажды сделать ставку на работу с аудиторией методом подстегивания онлайн-взаимодействий. Ведь из тех, кто систематически лайкает и репостит, найдутся и те, кто будет проактивно действовать. К сожалению, во многом это миф. Как показывают экспертные интервью настоящего исследования, онлайн-интерактивность, настраиваемая для развлечения или увлечения пользователей, не всегда конвертируется в онлайн- или офлайн-активность с их стороны. И будет довольно близоруким — по отношению к культурным и социальным контекстам по меньшей мере — воспринимать онлайн-волонтерство как свидетельство беспроблемности внедрения новых практик в помогающую деятельность внутри и вокруг музея. Новые санитарные режимы форсировали легитимацию этих практик. Но никто не может гарантировать, что они не окажутся закреплены в памяти и восприятии культурных сообществ как нечто «экстренное», «экстремальное» и в итоге «неэффективное». Во избежание подобных спекуляций важно не пытаться дать однозначную оценку феномену. Вместо этого нужно представить новые подходы к концептуализации и реализации практики волонтерства, вбирающей в себя специфические черты времени второго цифрового поворота. А также оценить, в какой степени данные настоящего исследования позволяют более точно сфокусировать перспективы подобного волонтерства.
Впрочем, возник (или, скорее, закрепился) и иной опыт внедрения цифровых технологий в повседневность работы музея как платформы для коллабораций. Всё чаще аналитики и эксперты-практики стали говорить о пользе цифрового волонтерства — деятельности, осуществляемой онлайн или по меньшей мере с использованием цифровых инструментов и при этом неспонтанной, курируемой музеями и потому производимой с опорой на уже внедренные нормы и ценности [12]. Как и офлайн-волонтерство, цифровой вариант предполагает помощь музею в самых разных процессах, вовлечение в работу институции и притом безопасность с точки зрения актуальных санитарных норм плюс потенциальную бóльшую инклюзивность процессов. Волонтерами онлайн могут становиться люди с инвалидностью, люди третьего возраста (их еще параллельно обучают основам цифровой грамотности, если необходимо), граждане любых стран (при наличии единого языка общения).
Может показаться, что пандемия — чуть ли не подарок для тех институций, которые решили однажды сделать ставку на работу с аудиторией методом подстегивания онлайн-взаимодействий. Ведь из тех, кто систематически лайкает и репостит, найдутся и те, кто будет проактивно действовать. К сожалению, во многом это миф. Как показывают экспертные интервью настоящего исследования, онлайн-интерактивность, настраиваемая для развлечения или увлечения пользователей, не всегда конвертируется в онлайн- или офлайн-активность с их стороны. И будет довольно близоруким — по отношению к культурным и социальным контекстам по меньшей мере — воспринимать онлайн-волонтерство как свидетельство беспроблемности внедрения новых практик в помогающую деятельность внутри и вокруг музея. Новые санитарные режимы форсировали легитимацию этих практик. Но никто не может гарантировать, что они не окажутся закреплены в памяти и восприятии культурных сообществ как нечто «экстренное», «экстремальное» и в итоге «неэффективное». Во избежание подобных спекуляций важно не пытаться дать однозначную оценку феномену. Вместо этого нужно представить новые подходы к концептуализации и реализации практики волонтерства, вбирающей в себя специфические черты времени второго цифрового поворота. А также оценить, в какой степени данные настоящего исследования позволяют более точно сфокусировать перспективы подобного волонтерства.
[1] Carpo M. The Second Digital Turn: Design Beyond Intelligence. Cambridge (Mass.), 2017.
[2] Hobbs M., Owen S., Gerber L. Liquid Love? Dating Apps, Sex, Relationships and the Digital Transformation of Intimacy // Journal of Sociology. 2017. Vol. 53. No. 2. Pp. 271−284.
[3] Oltețeanu A.-M. Cognition and the Creative Machine: Cognitive AI for Creative Problem Solving. Cham, 2020.
[4] Замечу, что такое влияние опосредованно распространяется даже на те регионы и сообщества, которые прямо не участвуют в развитии или потреблении высокотехнологичных услуг. См. подробнее: Measuring Digital Development. Facts and Figures 2019 (itu.int/en/ITU-D/Statistics/Documents/facts/FactsFigures2019.pdf).
[5] Буров Н. В. Музей как социальный институт культурно-исторического и нравственно-эстетического воспитания // Труды СПбГУКИ. 2013. Т. 195. С. 305−307.
[6] Parker G. G., Van Alstyne M. W., Choudary S. P. Platform Revolution: How Networked Markets Are Transforming the Economy and How to Make Them Work for You. New York, 2016. Pp. 1−79.
[7] Kochukhova E. S. Transformation of Museum Communication Through Art Mediation: The Case of the 4th Ural Industrial Biennial of Contemporary Art // Changing Societies & Personalities. 2019. Vol. 3. No. 3. Pp. 258−272.
[8] Proctor N. Digital: Museum as Platform, Curator as Champion, in the Age of Social Media // Curator: The Museum Journal. 2010. Vol. 53. No. 1. Pp. 35−43.
[9] Agostino D., Arnaboldi M., Lema M. D. New Development: COVID-19 as an Accelerator of Digital Transformation in Public Service Delivery // Public Money & Management. 2020. Pp. 1−4.
[10] Zuanni C. Mapping Museum Digital Initiatives During COVID-19 (pro.europeana.eu/post/mapping-museum-digital-initiatives-during-covid-19).
[11] Мороз О. «В гостях хорошо, а в зуме лучше?» (opendemocracy.net/ru/publichnoe-prostranstvo-v-samoisolyatsii).
[12] Lachance E. L. COVID-19 and Its Impact on Volunteering: Moving Towards Virtual Volunteering // Leisure Sciences. 2020. Pp. 1−7.
[2] Hobbs M., Owen S., Gerber L. Liquid Love? Dating Apps, Sex, Relationships and the Digital Transformation of Intimacy // Journal of Sociology. 2017. Vol. 53. No. 2. Pp. 271−284.
[3] Oltețeanu A.-M. Cognition and the Creative Machine: Cognitive AI for Creative Problem Solving. Cham, 2020.
[4] Замечу, что такое влияние опосредованно распространяется даже на те регионы и сообщества, которые прямо не участвуют в развитии или потреблении высокотехнологичных услуг. См. подробнее: Measuring Digital Development. Facts and Figures 2019 (itu.int/en/ITU-D/Statistics/Documents/facts/FactsFigures2019.pdf).
[5] Буров Н. В. Музей как социальный институт культурно-исторического и нравственно-эстетического воспитания // Труды СПбГУКИ. 2013. Т. 195. С. 305−307.
[6] Parker G. G., Van Alstyne M. W., Choudary S. P. Platform Revolution: How Networked Markets Are Transforming the Economy and How to Make Them Work for You. New York, 2016. Pp. 1−79.
[7] Kochukhova E. S. Transformation of Museum Communication Through Art Mediation: The Case of the 4th Ural Industrial Biennial of Contemporary Art // Changing Societies & Personalities. 2019. Vol. 3. No. 3. Pp. 258−272.
[8] Proctor N. Digital: Museum as Platform, Curator as Champion, in the Age of Social Media // Curator: The Museum Journal. 2010. Vol. 53. No. 1. Pp. 35−43.
[9] Agostino D., Arnaboldi M., Lema M. D. New Development: COVID-19 as an Accelerator of Digital Transformation in Public Service Delivery // Public Money & Management. 2020. Pp. 1−4.
[10] Zuanni C. Mapping Museum Digital Initiatives During COVID-19 (pro.europeana.eu/post/mapping-museum-digital-initiatives-during-covid-19).
[11] Мороз О. «В гостях хорошо, а в зуме лучше?» (opendemocracy.net/ru/publichnoe-prostranstvo-v-samoisolyatsii).
[12] Lachance E. L. COVID-19 and Its Impact on Volunteering: Moving Towards Virtual Volunteering // Leisure Sciences. 2020. Pp. 1−7.
Цифровые волонтеры: к определению понятия
Точно определить функционал [13] музейных волонтеров эпохи второго цифрового поворота и эффективность их деятельности мешает отсутствие единой дефиниции. Кто такие эти волонтеры, какие активности им можно передать и каким образом подобный помогающий «персонал» отбирать, готовить?
В англоязычном музейном сообществе существует три макроподхода, позволяющих ответить на упомянутые вопросы. Относительно редко встречается понятие виртуальный волонтер (virtual volunteers [14]), которое закрепилось в обиходе экспертов задолго до пандемии, в начале 2010-х. Виртуальный волонтер обычно осуществляет простую, но скрупулезную работу по расшифровке, описанию и индексации музейных/архивных объектов, физически не находясь в институции (по самым разным причинам: от географической удаленности до финансовых сложностей или ограничений здоровья), но работая на нее с помощью персональных устройств (прежде всего, компьютеров) и доступа к Интернету. Он/а трудится онлайн, с использованием цифровых ресурсов музея (например, архива) или выполняя на аутсорсе простейшие SMM-задачи (что встречается реже) [15], при этом его/ее активности как будто не требуют специальных навыков [16]. Например, для дигитализации объектов на естественном языке необходимы внимание к дешифровке рукописей и навык печати на клавиатуре. Можно предположить, что люди, решившиеся помочь музеям в онлайн-пространстве, имеют как минимум неплохой навык работы с устройствами, необходимыми им в этой деятельности. Ну и, конечно, существует стереотип, что молодые люди, постоянно использующие онлайн-сервисы для авторепрезентации и построения «личных брендов», по умолчанию умеют наполнять социальные сети контентом и потому могут помогать в качестве SMM-менеджеров. Или даже, как замечали эксперты настоящего исследования, могут быть полезны в сборке контент-стратегии под конкретные события, если музей ставит перед собой такие задачи (что, по опыту, случается нечасто).
Точно определить функционал [13] музейных волонтеров эпохи второго цифрового поворота и эффективность их деятельности мешает отсутствие единой дефиниции. Кто такие эти волонтеры, какие активности им можно передать и каким образом подобный помогающий «персонал» отбирать, готовить?
В англоязычном музейном сообществе существует три макроподхода, позволяющих ответить на упомянутые вопросы. Относительно редко встречается понятие виртуальный волонтер (virtual volunteers [14]), которое закрепилось в обиходе экспертов задолго до пандемии, в начале 2010-х. Виртуальный волонтер обычно осуществляет простую, но скрупулезную работу по расшифровке, описанию и индексации музейных/архивных объектов, физически не находясь в институции (по самым разным причинам: от географической удаленности до финансовых сложностей или ограничений здоровья), но работая на нее с помощью персональных устройств (прежде всего, компьютеров) и доступа к Интернету. Он/а трудится онлайн, с использованием цифровых ресурсов музея (например, архива) или выполняя на аутсорсе простейшие SMM-задачи (что встречается реже) [15], при этом его/ее активности как будто не требуют специальных навыков [16]. Например, для дигитализации объектов на естественном языке необходимы внимание к дешифровке рукописей и навык печати на клавиатуре. Можно предположить, что люди, решившиеся помочь музеям в онлайн-пространстве, имеют как минимум неплохой навык работы с устройствами, необходимыми им в этой деятельности. Ну и, конечно, существует стереотип, что молодые люди, постоянно использующие онлайн-сервисы для авторепрезентации и построения «личных брендов», по умолчанию умеют наполнять социальные сети контентом и потому могут помогать в качестве SMM-менеджеров. Или даже, как замечали эксперты настоящего исследования, могут быть полезны в сборке контент-стратегии под конкретные события, если музей ставит перед собой такие задачи (что, по опыту, случается нечасто).
Получается, виртуальный волонтер противопоставлен волонтерам, работающим в очном порядке, и именно этим противопоставлением обязан выбранному термину. Еще одно косвенное свидетельство в пользу этого предположения: по словам профессионалов, запускавших в середине 2010-х годов программы виртуального волонтерства, поиск таких помощников не сильно отличался от поиска волонтеров «обычных». Например, информирование о возможностях виртуального волонтерства лучше работало в рамках офлайн-мероприятий институции, нежели посредством рекламы в социальных сетях, особенно если речь идет о небольших музеях [17].
Мне бы не хотелось объяснять этот феномен слабой представленностью высококлассных SMM-специалистов, маркетологов и таргетологов вообще в музейной сфере, прежде всего в тех организациях, чьи бюджеты не рассчитаны на работу полноценного digital-отдела. Или отсутствием у IT-специалистов интереса к pro bono помощи музейной сфере (хотя впечатления опрошенных нами экспертов предполагают и такой ответ). Вернее, что мы имеем дело с феноменом, о котором говорили другие эксперты нашего исследования: не всякая аудитория, активная онлайн, хочет превращать поглощение контента в его производство. И в целом, по крайней мере для 2010-х годов, местом действия по-прежнему считается скорее офлайн-площадка музея, чем его онлайн-расширения: базы данных, сайты, социальные сети и т. п.
Мне бы не хотелось объяснять этот феномен слабой представленностью высококлассных SMM-специалистов, маркетологов и таргетологов вообще в музейной сфере, прежде всего в тех организациях, чьи бюджеты не рассчитаны на работу полноценного digital-отдела. Или отсутствием у IT-специалистов интереса к pro bono помощи музейной сфере (хотя впечатления опрошенных нами экспертов предполагают и такой ответ). Вернее, что мы имеем дело с феноменом, о котором говорили другие эксперты нашего исследования: не всякая аудитория, активная онлайн, хочет превращать поглощение контента в его производство. И в целом, по крайней мере для 2010-х годов, местом действия по-прежнему считается скорее офлайн-площадка музея, чем его онлайн-расширения: базы данных, сайты, социальные сети и т. п.
Сложности в привлечении людей из креативных агентств для работы с НКО на условиях pro bono есть, и на нескольких уровнях. Первый — уровень понимания, что такое некоммерческая организация, чем она занимается, почему ей нужно помогать бесплатно. Другой уровень — донести специалисту, что на самом деле он может зарабатывать больше, выполняя волонтерские услуги: через повышение своей репутации, поиск потенциальных партнеров, ведь НКО может выиграть грант и вернуться к нему с коммерческим предложением и т. д.
Влад Лавриченко,
event-координатор, куратор платформы «IT-волонтер» «Теплицы социальных технологий»
Влад Лавриченко,
event-координатор, куратор платформы «IT-волонтер» «Теплицы социальных технологий»
Проблемой в этом контексте оказывается и существующая до сих пор частая неготовность тех, кто курирует волонтерскую деятельность в музее, к использованию современных коммуникационных технологий для общения с комьюнити [18]. Подобная неподготовленность (или нежелание использовать онлайн-инструменты вместо более традиционных? а может, отсутствие времени у сотрудников, которым заботу о волонтерах поручают в дополнение к основным обязанностям?) подтверждается результатами настоящего исследования. Тогда как музейные сотрудники в качестве наиболее популярных способов связи называют телефон (60 процентов) и специально организованные встречи (65 процентов), волонтеры таковыми считают групповые чаты (50 процентов), встречи и индивидуальную переписку в социальных сетях или мессенджерах (по 47 процентов).
Несколько чаще встречается понятие «волонтер, работающий удаленно» (remote volunteer [19]). Появление этого (само)определения стало концептуальным ответом музейного сообщества на реактуализацию удаленных работы и менеджмента в эпоху пандемии [20]. В чем же функциональное отличие такого типа волонтерства? Возможно, существует некая демографическая специфика?
Несколько чаще встречается понятие «волонтер, работающий удаленно» (remote volunteer [19]). Появление этого (само)определения стало концептуальным ответом музейного сообщества на реактуализацию удаленных работы и менеджмента в эпоху пандемии [20]. В чем же функциональное отличие такого типа волонтерства? Возможно, существует некая демографическая специфика?
IT-волонтеры — это про хобби, когда человек ищет конкретные задачи, связанные с профессиональным ростом. Настроить сайт, помочь найти и установить плагины, провести аудит сайта, создать баннеры в соцсетях и т. д. Чаще всего IT-волонтеры не считают свою помощь социальной. Им важнее «Что еще я могу получить, сделав конкретную задачу?» или «Я чему-то научился, надо отработать этот навык».
Влад Лавриченко,
event-координатор, куратор платформы «IT-волонтер» «Теплицы социальных технологий»
Влад Лавриченко,
event-координатор, куратор платформы «IT-волонтер» «Теплицы социальных технологий»
Если и есть какие-то различия, то они носят эстетический и, если угодно, технологический характер. Волонтеры «на удаленке» — те же «виртуальные» [21], только курирующие их сотрудники и они сами воспринимают онлайн-среду своей работы не в качестве альтернативы реальной офлайн-платформе музея. Удаленная работа в их случае — необходимость, возникающая в связи с санитарными практиками дистанцирования. И реализуется она в том числе в онлайн-расширениях музейных платформ: в блогах, социальных медиа, YouTube-каналах [22]. В отличие от «виртуальных волонтеров» середины 2010-х годов, такие помощники приглашаемы институциями, которые потенциально обладают более развитой инклюзивной цифровой экосистемой: сайты, базы данных, аккаунты в коммуникационных сервисах и программах для редактирования контента. И оттого в этом качестве комфортнее чувствуют себя студенты, в большинстве своем знакомые с нормами удаленной коммуникации (в том числе из-за массового перевода образования в удаленный формат работы), а также вообще специалисты из области образования и просвещения. Последние могут быть очень полезны, например для сайд-проектов культурных институций, в которых результаты музейных или прочих изысканий используются для онлайн-обучения [23].
В большинстве же случаев музейные, как, впрочем, и иные, волонтеры эпохи второго цифрового поворота получают — сюрприз — зонтичное наименование «цифровые волонтеры» [24]. Такое название позволяет бесконфликтно объединять несколько онлайн-направлений их деятельности. И одновременно включать в эту категорию людей из самых разных социально-демографических и профессиональных страт. Кроме того, связующая воедино много частностей оптика очень удобна для понимания перспектив волонтерства в период пандемии COVID-19. Пока все происходящие события лишь нагнетают неопределенность и недвусмысленно намекают на тотальный и продолжительный кризис, попытки представителей культурной сферы согласованно определять фигуру проактивного и небезразличного помощника прибавляют спокойствия. Вот и получается, что цифровые волонтеры — это те, кто:
В большинстве же случаев музейные, как, впрочем, и иные, волонтеры эпохи второго цифрового поворота получают — сюрприз — зонтичное наименование «цифровые волонтеры» [24]. Такое название позволяет бесконфликтно объединять несколько онлайн-направлений их деятельности. И одновременно включать в эту категорию людей из самых разных социально-демографических и профессиональных страт. Кроме того, связующая воедино много частностей оптика очень удобна для понимания перспектив волонтерства в период пандемии COVID-19. Пока все происходящие события лишь нагнетают неопределенность и недвусмысленно намекают на тотальный и продолжительный кризис, попытки представителей культурной сферы согласованно определять фигуру проактивного и небезразличного помощника прибавляют спокойствия. Вот и получается, что цифровые волонтеры — это те, кто:
- удаленно помогает работать с единицами хранения [25];
- наполняет социальные сети и блоги, пишет статьи для Википедии [26] (в том числе, в качестве разовой помощи, микроволонтерства [27]);
- участвует в разработке новых цифровых инструментов / онлайн-расширений (обычно всё тех же социальных сетей) специально для музеев [28];
- предлагает новые коммуникационные стратегии, помогающие голосам музеев не затеряться на фоне тотальной «удаленки» [29].
Такое концептуальное смещение названия одновременно заостряет внимание гейткиперов самогó музейного сектора на необходимости менять организацию работы помощников. Волонтерство теперь — это не помощь в абстрактном и, на самом деле, плохо определяемом «виртуальном пространстве» и не просто удаленная работа. Это — взаимодействие в огромной цифровой экосистеме, где дигитализации подверглось все [30]: от самой среды деятельности музейной/культурной сферы (то есть институций) до менеджмента команд волонтеров. А раз так, то приходится помнить, что «цифра» есть пространство вычислительных технологий. Оно максимально эффективно работает тогда, когда очень точно управляется посредством конкретных инструментов. Поэтому, например, взаимодействуя в этой среде с волонтерами, необходимо специально продумывать и эксплицировать последовательность шагов в обустройстве обоюдных отношений, не формализуя их, но и не превращая в сумбурный и хаотичный набор действий.
С помощью волонтеров мы в «Гараже» активизируем локальные комьюнити, например сообщества, общающиеся на русском жестовом языке. Выяснилось, что у жестового языка есть диалекты. Как москвичи «акают», а люди из Вологды «окают», так же и слово «колбаса» можно сказать на РЖЯ разными способами. Мы пускаем в Сети клич и с помощью волонтеров из разных частей страны собираем большой словарь жестового языка и контекстов.
София Романова,
и. о. руководителя отдела интернет-маркетинга и веб-технологий Музея современного искусства «Гараж»
София Романова,
и. о. руководителя отдела интернет-маркетинга и веб-технологий Музея современного искусства «Гараж»
Стоит очень вдумчиво выбирать средства связи, предпочитая те, что интуитивно понятны максимуму людей с самыми разными цифровыми компетенциями (условно: Zoom, WhatsApp по этому параметру всегда выигрывают у корпоративного мессенджера Slack), а еще — демократичны: доступ к ним не должен быть завязан на корпоративные аккаунты и их владельцев. Кроме того, нужно продумывать пошаговые стратегии не только привлечения и удержания, но и более активного вовлечения волонтеров. Скажем, если успешно выстроить онлайн-работу с подписчиками в социальных медиа и приучить их к производству пользовательского контента, то можно — специально или опосредованно — привлекать их на добровольческих основаниях к выполнению задач амбассадоров музейного бренда [31]. Да, не всегда такая работа означает пополнение рядов помощников, осознанно идентифицирующих себя в качестве волонтеров. Зато она помогает экономить бюджеты на таргетированную рекламу в тех же социальных сетях. А эта статья расходов на фоне непростого финансового положения многих, особенно негосударственных, институций становится критически важной.
Пока опыт цифрового волонтерства, приобретшего новые черты на фоне коронакризиса, еще плохо осмыслен в академических текстах и даже в самих практиках музейного сектора. Если до 2020 года существовали более или менее четкие критерии различения очно/офлайн работающих волонтеров и всех остальных внеинституциональных помощников, то сейчас эти границы драматически размыты. Поэтому тем будущим исследователям, которые возьмут на себя труд консистентного описания феномена, следует начать с картирования множества кейсов.
Пока опыт цифрового волонтерства, приобретшего новые черты на фоне коронакризиса, еще плохо осмыслен в академических текстах и даже в самих практиках музейного сектора. Если до 2020 года существовали более или менее четкие критерии различения очно/офлайн работающих волонтеров и всех остальных внеинституциональных помощников, то сейчас эти границы драматически размыты. Поэтому тем будущим исследователям, которые возьмут на себя труд консистентного описания феномена, следует начать с картирования множества кейсов.
[13] В этом тексте я специально использую слово «функционал», которое относится к полю математики, вместо понятия «функциональность», более корректного в данном контексте. Таким образом удается сохранить специфический словарь близкой компьютерным/цифровым технологиям IT-сферы, который подходит для разговора об «оцифровке» социальных феноменов. «Функционал» в этом словаре работает как элемент профессионального жаргона, а его использование выступает индикатором принадлежности к группе (хотя и не всеми внутри сообщества оцениваемым положительно).
[14] См., например: Virtual Volunteers (mpm.edu/virtual-volunteers); Crowdsourcing and Virtual Volunteering: Unlocking the Potential of People and Collections, Wherever They Are (dcdcconference.com/dcdc15-crowdsourcing-and-virtual-volunteering).
[15] Второй тип задач чаще ставят перед «молодежью» либо профессионалами, готовыми pro bono помогать институциям. Часто это примерно одни и те же люди.
[16] Liu H. K., Harrison Y. D., Lai J. J. K., Chikoto G. L., Jones-Lungo K. Online and Virtual Volunteering // Palgrave Handbook of Volunteering, Civic Participation, and Nonprofit Associations. New York, 2016. Pp. 290−310.
[17] McKenzie M. Heritage Heroes (youtu.be/s5upnv2FO8E).
[18] Lachance E. L. COVID-19 and Its Impact on Volunteering: Moving Towards Virtual Volunteering.
[19] См., например: Sharp R. The Rise of the Remote Volunteer (museumsassociation.org/museums-journal/in-practice/2020/08/the-rise-of-the-remote-volunteer/#).
[20] Foster W. The Ultimate Guide to Remote Work (cdn.zapier.com/storage/learn_ebooks/e4fbeb81f76c0c13b589cd390cb6420b.pdf).
[21] Например, они так же могут участвовать в оцифровке архивов.
[22] Sharp R. The Rise of the Remote Volunteer.
[23] См., например: Voices Through Time Projects (coram.org.uk/what-we-do/young-peoples-projects/voices-through-time-projects).
[24] См., например: Digital Resources for Museums in Relation to Coronavirus (mdem.org.uk/digital-resources-for-museums-in-relation-to-coronavirus/#.X3zLWS9c5QK); COVID-19 and Museum Volunteers (aam-us.org/2020/05/28/covid-19-and-museum-volunteers).
[25] См., например: Current Opportunities (nationalarchives.gov.uk/about/get-involved/volunteering/current-opportunities).
[26] См.: en.wikipedia.org/wiki/Wikipedia:GLAM/Smithsonian_Institution.
[27] См., например: Giving a Little Time. A Practical Guide to Exploring and Developing the Potential of Micro-Volunteering for Your Organization (sheffieldvolunteercentre.org.uk/uploads/files/ncvo_guidance_giving_a_little_time_micro-volunteering.pdf).
[28] См., например: Culture24's Digital Pathways (digipathways.co.uk/tag/one-by-one/?full_list=true).
[29] См. введенный в оборот хештег #MuseumFromHome.
[30] Galloway A. Intimations of Everyday Life: Ubiquitous Computing and the City // Cultural Studies. 2004. Vol. 18. No. 2−3. Pp. 384−408; Ubiquitous Computing Fundamentals / ed. by J. Krumm. Boca Raton, 2018.
[31] Kidd J. Enacting Engagement Online: Framing Social Media Use for the Museum // Information Technology & People. 2011. Vol. 24. No. 1. Pp. 64−77.
[14] См., например: Virtual Volunteers (mpm.edu/virtual-volunteers); Crowdsourcing and Virtual Volunteering: Unlocking the Potential of People and Collections, Wherever They Are (dcdcconference.com/dcdc15-crowdsourcing-and-virtual-volunteering).
[15] Второй тип задач чаще ставят перед «молодежью» либо профессионалами, готовыми pro bono помогать институциям. Часто это примерно одни и те же люди.
[16] Liu H. K., Harrison Y. D., Lai J. J. K., Chikoto G. L., Jones-Lungo K. Online and Virtual Volunteering // Palgrave Handbook of Volunteering, Civic Participation, and Nonprofit Associations. New York, 2016. Pp. 290−310.
[17] McKenzie M. Heritage Heroes (youtu.be/s5upnv2FO8E).
[18] Lachance E. L. COVID-19 and Its Impact on Volunteering: Moving Towards Virtual Volunteering.
[19] См., например: Sharp R. The Rise of the Remote Volunteer (museumsassociation.org/museums-journal/in-practice/2020/08/the-rise-of-the-remote-volunteer/#).
[20] Foster W. The Ultimate Guide to Remote Work (cdn.zapier.com/storage/learn_ebooks/e4fbeb81f76c0c13b589cd390cb6420b.pdf).
[21] Например, они так же могут участвовать в оцифровке архивов.
[22] Sharp R. The Rise of the Remote Volunteer.
[23] См., например: Voices Through Time Projects (coram.org.uk/what-we-do/young-peoples-projects/voices-through-time-projects).
[24] См., например: Digital Resources for Museums in Relation to Coronavirus (mdem.org.uk/digital-resources-for-museums-in-relation-to-coronavirus/#.X3zLWS9c5QK); COVID-19 and Museum Volunteers (aam-us.org/2020/05/28/covid-19-and-museum-volunteers).
[25] См., например: Current Opportunities (nationalarchives.gov.uk/about/get-involved/volunteering/current-opportunities).
[26] См.: en.wikipedia.org/wiki/Wikipedia:GLAM/Smithsonian_Institution.
[27] См., например: Giving a Little Time. A Practical Guide to Exploring and Developing the Potential of Micro-Volunteering for Your Organization (sheffieldvolunteercentre.org.uk/uploads/files/ncvo_guidance_giving_a_little_time_micro-volunteering.pdf).
[28] См., например: Culture24's Digital Pathways (digipathways.co.uk/tag/one-by-one/?full_list=true).
[29] См. введенный в оборот хештег #MuseumFromHome.
[30] Galloway A. Intimations of Everyday Life: Ubiquitous Computing and the City // Cultural Studies. 2004. Vol. 18. No. 2−3. Pp. 384−408; Ubiquitous Computing Fundamentals / ed. by J. Krumm. Boca Raton, 2018.
[31] Kidd J. Enacting Engagement Online: Framing Social Media Use for the Museum // Information Technology & People. 2011. Vol. 24. No. 1. Pp. 64−77.
Что вы узнали, чему научились в ходе волонтерской деятельности в музее?
Ответы музейных волонтеров
Научилась с историческим пониманием относится к предметам музея и обрела опыт организации музейных мастер-классов.
Узнала, как сложный научный материал можно преподносить детям; расширила свой кругозор; познакомилась с новыми интересными людьми.
Что нужно знать и чтить историю своего города, своих корней, и что история действительно может быть интересной и познавательной.
Хорошая практика для коммуникации: порой непросто общаться с представителями другого поколения.
Узнала, как сложный научный материал можно преподносить детям; расширила свой кругозор; познакомилась с новыми интересными людьми.
Что нужно знать и чтить историю своего города, своих корней, и что история действительно может быть интересной и познавательной.
Хорошая практика для коммуникации: порой непросто общаться с представителями другого поколения.
"
"
"
"
Российские реалии: точки роста и точки риска
Цифровые технологии как то, что сопровождает волонтерские практики, возникают в интервью с сотрудниками музеев, самими волонтерами и российскими, а также зарубежными экспертами. Бросается в глаза, что в высказываниях соотечественников — даже в случае прямых вопросов — цифровые технологии не описываются в качестве точки сборки соответствующего сообщества или как значимый элемент идентичности его представителей.
Цифровые технологии как то, что сопровождает волонтерские практики, возникают в интервью с сотрудниками музеев, самими волонтерами и российскими, а также зарубежными экспертами. Бросается в глаза, что в высказываниях соотечественников — даже в случае прямых вопросов — цифровые технологии не описываются в качестве точки сборки соответствующего сообщества или как значимый элемент идентичности его представителей.
Если музеи хотят увеличить свой волонтерский потенциал, им нужно:
руководитель волонтеров в Группе музеев науки и председатель Сообщества волонтеров наследия Великобритании
- разработать новые модели волонтерства и стремиться разнообразить перечень волонтерских умений, в которых музей нуждается;
- сделать так, чтобы людям было легче начать/продолжать работать с музеями в качестве волонтеров;
- создавать для волонтеров больше краткосрочных возможностей помощи музею;
- работать с другими организациями в качестве источников волонтерской помощи, чтобы люди из разных слоев общества (разных возрастов, с разным жизненным опытом) помогали музеям.
руководитель волонтеров в Группе музеев науки и председатель Сообщества волонтеров наследия Великобритании
Однако было бы большой ошибкой предполагать, будто цифровое волонтерство российскому музейному сектору совершенно неизвестно. Кажется, что этот эпитет, эта характеристика специально не фигурируют в качестве значимых при обсуждении особенностей института волонтерства. Пока более уместен разговор о разнообразии взаимоотношений между волонтерами и музеями, частом отсутствии специальных волонтерских программ (лишь 21 процент анкет респондентов сообщает, что в музее есть соответствующие подразделения), четких критериях работы с добровольными помощниками (притом что формальное отношение к внедрению института волонтерства — тоже проблема), «бессодержательности» работы, предлагаемой волонтерам. Тем не менее из полученных ответов можно легко вычленить специфику «цифрового» в волонтерской деятельности, представленной с позиции разных участников процесса.
Во-первых, цифровые сервисы используются в качестве одного из стандартных способов поиска волонтеров. У каких-то музеев есть сайты со специальной страницей, где можно заполнить анкету волонтера. В других институциях, зачастую выбирающих иное наименование для своих «помощников» (например, «стажеры» [32]) и в большей степени включивших это направление работы в собственную деятельность, была привычка рассылать объявления о наборе стажеров на сайты-агрегаторы («Теории и практики» и т. д.). Если у институций есть социальные сети, то информация распространяется и там. Хотя для отбора мотивированных волонтеров лучше подходят посты конкретных сотрудников. Такие тексты пишутся менее формально, без привязки к официальной риторике, продвигающей волонтерство как «добровольчество», и при этом «цепляют» чаще тех, кто не слишком «случаен» для музейного сообщества. Хотя бы потому, что обычно их видят люди, отстоящие от сотрудника музея и автора поста на расстоянии незначительного количества репостов из дружественных профилей.
Во-вторых, сама деятельность волонтеров нередко включает ровно те активности, что вкладываются в понятие «цифрового волонтера» англоязычными экспертами. Ведение социальных сетей, подготовка отдельных цифровых продуктов (виртуальных экскурсий, видеороликов), их продашкн и постпродакшн, работа с базами данных — это виды активностей, довольно часто доверяемые волонтеру, который, таким образом, становится носителем признаков множественного (diverse) субъекта. Притом из поля зрения российских специалистов, равно как, кстати, и зарубежных, почти что выпадает IT-волонтерство, привлечение разработчиков и UI-UX-дизайнеров. На мой взгляд, эта выборочная слепота музейной индустрии — продолжение специфичного понимания цифровых сред профессионалами [33].
Если полагать, что цифровая среда — тотальное пространство пользования информационно-коммуникационными технологиями, то возникает вопрос: а что в наступающей эпохе глобального Интернета таковой средой не является? И, следовательно, какие специалисты нужны / не нужны институции для качественной представленности там? Пока ответы крутятся вокруг понимания IT как сферы цифровых услуг, оказываемых виртуально и удаленно. А самопрезентация музея онлайн в большинстве случаев не предполагает работы с необычными для сферы цифровыми сервисами (приложениями, например) [34]. Следовательно, узкие специалисты, способные работать с интерфейсом цифровых продуктов, плагинами и т. п., не рассматриваются как необходимые. А раз нет спроса на таких помощников, то нет и предложения, что и показывают наши экспертные интервью.
В-третьих, цифровые расширения (почта, мессенджеры, социальные сети, облачные хранилища) применяются для коммуникации с волонтерами (не только для поиска людей, но и для поддержания связи с ними, поощрения) и между ними. Интересно, что для обмена информацией используются именно облачные сервисы.Казалось бы, проще и безопасней предоставлять волонтерам доступ к более защищенным, разработанным конкретно для музеев хранилищам. Правда, этот подход требует наличия довольно развитой цифровой экосистемы институции (например, предполагающей наличие баз данных со специально подготовленным интерфейсом и возможностью градации доступа к информации в соответствии со статусом пользователя), а также доверия институции к волонтерам, выражающегося в обеспечении подобного доступа. Очевидно, пока в целом проще (или удобнее, доступнее) пользоваться большими и не специфицированными под нужды музеев разработками цифровых гигантов, чем настраивать онлайн-среду под свои запросы.
Отдельно хотелось бы обратить внимание на оценку влияния пандемии на «цифровое» волонтерство в том виде, в котором оно восстанавливается по проведенным интервью. Кроме ожидаемых жалоб на заморозку долговременных волонтерских программ на фоне необходимости быстрой перестройки музейной деятельности в коронавирусную эпоху, возникает понимание перспектив дигитализации волонтерства (хотя иногда оно по старинке именуется «медийным»). Волонтеры и их кураторы отмечают, что ставшее относительно привычным общение по видеосвязи (Zoom, Microsoft Teams, Google Meet) может повышать неформальность контактов, превращать чекапы в аналог приятельских встреч. Благодаря большей вовлеченности всех участников взаимодействий в производство и потребление видеоконтента на период самоизоляции в распоряжении музеев оказались UGC-фотографии и видео, которые можно было распланировать как материал для карантинного постинга. Да и сами ознакомительные материалы для будущих волонтеров стало возможным записывать в формате видеороликов.
Во-вторых, сама деятельность волонтеров нередко включает ровно те активности, что вкладываются в понятие «цифрового волонтера» англоязычными экспертами. Ведение социальных сетей, подготовка отдельных цифровых продуктов (виртуальных экскурсий, видеороликов), их продашкн и постпродакшн, работа с базами данных — это виды активностей, довольно часто доверяемые волонтеру, который, таким образом, становится носителем признаков множественного (diverse) субъекта. Притом из поля зрения российских специалистов, равно как, кстати, и зарубежных, почти что выпадает IT-волонтерство, привлечение разработчиков и UI-UX-дизайнеров. На мой взгляд, эта выборочная слепота музейной индустрии — продолжение специфичного понимания цифровых сред профессионалами [33].
Если полагать, что цифровая среда — тотальное пространство пользования информационно-коммуникационными технологиями, то возникает вопрос: а что в наступающей эпохе глобального Интернета таковой средой не является? И, следовательно, какие специалисты нужны / не нужны институции для качественной представленности там? Пока ответы крутятся вокруг понимания IT как сферы цифровых услуг, оказываемых виртуально и удаленно. А самопрезентация музея онлайн в большинстве случаев не предполагает работы с необычными для сферы цифровыми сервисами (приложениями, например) [34]. Следовательно, узкие специалисты, способные работать с интерфейсом цифровых продуктов, плагинами и т. п., не рассматриваются как необходимые. А раз нет спроса на таких помощников, то нет и предложения, что и показывают наши экспертные интервью.
В-третьих, цифровые расширения (почта, мессенджеры, социальные сети, облачные хранилища) применяются для коммуникации с волонтерами (не только для поиска людей, но и для поддержания связи с ними, поощрения) и между ними. Интересно, что для обмена информацией используются именно облачные сервисы.Казалось бы, проще и безопасней предоставлять волонтерам доступ к более защищенным, разработанным конкретно для музеев хранилищам. Правда, этот подход требует наличия довольно развитой цифровой экосистемы институции (например, предполагающей наличие баз данных со специально подготовленным интерфейсом и возможностью градации доступа к информации в соответствии со статусом пользователя), а также доверия институции к волонтерам, выражающегося в обеспечении подобного доступа. Очевидно, пока в целом проще (или удобнее, доступнее) пользоваться большими и не специфицированными под нужды музеев разработками цифровых гигантов, чем настраивать онлайн-среду под свои запросы.
Отдельно хотелось бы обратить внимание на оценку влияния пандемии на «цифровое» волонтерство в том виде, в котором оно восстанавливается по проведенным интервью. Кроме ожидаемых жалоб на заморозку долговременных волонтерских программ на фоне необходимости быстрой перестройки музейной деятельности в коронавирусную эпоху, возникает понимание перспектив дигитализации волонтерства (хотя иногда оно по старинке именуется «медийным»). Волонтеры и их кураторы отмечают, что ставшее относительно привычным общение по видеосвязи (Zoom, Microsoft Teams, Google Meet) может повышать неформальность контактов, превращать чекапы в аналог приятельских встреч. Благодаря большей вовлеченности всех участников взаимодействий в производство и потребление видеоконтента на период самоизоляции в распоряжении музеев оказались UGC-фотографии и видео, которые можно было распланировать как материал для карантинного постинга. Да и сами ознакомительные материалы для будущих волонтеров стало возможным записывать в формате видеороликов.
И даже несмотря на то, что цифровые технологии как будто взывают к большей упорядоченности и автоматизации взаимодействий с волонтерами (например, путем автоматизированного подсчета объема работы), те же самые технологии можно использовать для более инклюзивного общения. Да, это требует значительных ресурсов, но в тот момент, когда многие in-site-активности исчезли или уменьшились в объеме, можно потратить высвободившееся время и энергию для поддержки волонтеров. Которая впоследствии, пожалуй, определит степень их вовлеченности. Впрочем, стоит отметить: лишь 8 и 35 процентов [35] опрошенных в ходе настоящего исследования подтвердили, что сама по себе пандемия серьезно или хотя бы в какой-то степени изменила их представления о значении и формате работы с волонтерами.
Эта отмеченная специфика актуальной «оцифровки» волонтерских практик и стоящих за их обустройством усилий музейных сотрудников позволяет наметить соответствующие точки роста и точки риска.
К первым относится возможность формулирования хотя бы интуитивной стратегии развития волонтерства (поиска, вовлечения людей и менеджмента активностей) в ответ на ограничения, вызванные пандемией, и реакцию на нее цифровых гигантов. Пандемия потребовала использовать цифровые сервисы — для удаленной работы, коммуникации, производства контента. Проще говоря — для спасения музеев от состояния простоя. Эта практика «отращивания» цифровых расширений, предпринимаемая нередко на условиях хотя бы относительной автономии от официальных управленческих решений сверху, затрагивает и форматы работы с волонтерами. Следовательно, она вполне может приводить к созданию или усовершенствованию положений о волонтерстве, которые будут опираться не столько на рекомендации официальных органов, сколько, не противореча им, на опыт самих музеев и результаты пока во многом стихийных коллабораций с помощниками. Такие действия в долгосрочной перспективе способны положительно повлиять на устойчивость существования и института в целом, и его отдельных воплощений. Пока власти по всему миру не в силах определиться со стратегиями реагирования на новые вызовы, музеи и конкретные гейткиперы могут аккуратно, но свободно выработать свои правила игры. Например, определяющие, каким образом, на каких площадках, в каких форматах и активностях взаимодействовать — и с каким ожидаемым результатом.
Эта отмеченная специфика актуальной «оцифровки» волонтерских практик и стоящих за их обустройством усилий музейных сотрудников позволяет наметить соответствующие точки роста и точки риска.
К первым относится возможность формулирования хотя бы интуитивной стратегии развития волонтерства (поиска, вовлечения людей и менеджмента активностей) в ответ на ограничения, вызванные пандемией, и реакцию на нее цифровых гигантов. Пандемия потребовала использовать цифровые сервисы — для удаленной работы, коммуникации, производства контента. Проще говоря — для спасения музеев от состояния простоя. Эта практика «отращивания» цифровых расширений, предпринимаемая нередко на условиях хотя бы относительной автономии от официальных управленческих решений сверху, затрагивает и форматы работы с волонтерами. Следовательно, она вполне может приводить к созданию или усовершенствованию положений о волонтерстве, которые будут опираться не столько на рекомендации официальных органов, сколько, не противореча им, на опыт самих музеев и результаты пока во многом стихийных коллабораций с помощниками. Такие действия в долгосрочной перспективе способны положительно повлиять на устойчивость существования и института в целом, и его отдельных воплощений. Пока власти по всему миру не в силах определиться со стратегиями реагирования на новые вызовы, музеи и конкретные гейткиперы могут аккуратно, но свободно выработать свои правила игры. Например, определяющие, каким образом, на каких площадках, в каких форматах и активностях взаимодействовать — и с каким ожидаемым результатом.
У «Теплицы социальных технологий» АСИ есть волонтерские мастерские по созданию визуального продукта. Мы собираем заявки от некоммерческих организаций, например на оформление креативных общественных кампаний в соцсетях. Своими силами «Теплица» не может их выполнить, поэтому привлекает сотрудников веб-студий, тех, у кого есть соответствующие компетенции, — волонтеров pro bono. Благодаря им появляется важный и полезный продукт для некоммерческой организации. А дальше, возможно, эти эксперты будут сотрудничать с НКО уже напрямую.
Влад Лавриченко,
event-координатор, куратор платформы «IT-волонтер» «Теплицы социальных технологий»
Влад Лавриченко,
event-координатор, куратор платформы «IT-волонтер» «Теплицы социальных технологий»
Здесь же возникает и точка риска: не обязательно будучи связанными с уже существующими регламентами (и при их отсутствии), новые практики выглядят надстройкой без фундамента. В таком случае повторяется довольно тривиальная для многих сфер ситуация. Когда не решены фундаментальные вопросы, есть большой соблазн упаковать недостаточные полумеры в инновативную и креативную «обертку». Например, осуществить «оцифровку» за счет сервисов, безопасность которых нельзя гарантировать в должной мере, или за счет дополнительной организационной нагрузки на сотрудников. В любом случае повышается риск превращения музея из потенциально трансмедийной платформы — с хорошо развитыми офлайн- и онлайн-расширениями работы и соответствующими регламентами функционирования этих расширений — в площадку, пытающуюся заигрывать с модными и/или необходимыми активностями без сохранения идентификационного ядра, миссии. Вообще, сильно увлекаясь, например, развитием именно онлайн-расширений музея (сайта, социальных медиа, дополнительных цифровых проектов), можно потерять ценность и целостность офлайн-работы. А вместе с ними и часть аудитории.
Точкой роста становится и имплицитно предполагаемое «оцифровкой» внедрение принципов DE&I (diversity, equality and inclusion) [36]. Расширение социально-демографических характеристик волонтеров (заметное по комментариям музейных сотрудников о ходе коммуникации с ними), бóльшая зримость проблем неравного владения цифровыми компетенциями приводят к осознанию разнообразия возможностей проактивных и желающих помочь людей. И, как следствие, при удачном развитии событий — к необходимости настройки максимально различных направлений волонтерской работы.
Точка риска здесь очевидна, и она располагается совсем не в плоскости «цифры», но влияет и на нее. Способность распознавать в «другости» конкретных групп волонтеров потенциальную пользу серьезно ограничена существующим опытом музейных сотрудников. Если в институции отсутствуют программы инклюзии, то высока вероятность воспроизводства потенциально дискриминационных установок работы, удобных для конкретных «стандартных» групп волонтеров. Музей привык сотрудничать с помощниками третьего возраста, и совершенно непонятно, как и зачем привлекать других и подстраивать под них коммуникационную стратегию и инфраструктуру в целом. Или так: музей давно взаимодействует с молодыми стажерами, которые знают о возможности попасть в организацию из онлайн-сарафанного радио, и зачем пытаться привлекать кого-то еще, меняя, например, настройки таргетинга рекламы?
Наконец, сочетание непроработанности понятия «цифровой волонтер» с очевидностью и срочностью вызовов пандемии дает разнозаряженные результаты. С одной стороны, есть представление о том, что при должной работе с аудиторией можно воспитать амбассадоров, вполне лояльных и эффективных. Такой работе, впрочем, мешает в целом довольно интуитивное понимание возможностей использования цифровых сервисов и в лучшем случае максимально обобщенное представление о специфике второго цифрового поворота (если его наличие вообще как-то концептуализируется). С другой стороны, сравнивая издержки идущего полным ходом коронакризиса с проблемами и так неустойчивого волонтерского движения, хочется бросить силы на решение тех задач, что выглядят более фундаментальными. И в этой позиции есть своя правда: пандемия явно пересобирает мир, и выживет в нем тот, кто сможет сохранить за собой стратегическое ви́дение, а не потратит все силы на быстрые и притом мгновенно устаревающие тактические реакции.
Точкой роста становится и имплицитно предполагаемое «оцифровкой» внедрение принципов DE&I (diversity, equality and inclusion) [36]. Расширение социально-демографических характеристик волонтеров (заметное по комментариям музейных сотрудников о ходе коммуникации с ними), бóльшая зримость проблем неравного владения цифровыми компетенциями приводят к осознанию разнообразия возможностей проактивных и желающих помочь людей. И, как следствие, при удачном развитии событий — к необходимости настройки максимально различных направлений волонтерской работы.
Точка риска здесь очевидна, и она располагается совсем не в плоскости «цифры», но влияет и на нее. Способность распознавать в «другости» конкретных групп волонтеров потенциальную пользу серьезно ограничена существующим опытом музейных сотрудников. Если в институции отсутствуют программы инклюзии, то высока вероятность воспроизводства потенциально дискриминационных установок работы, удобных для конкретных «стандартных» групп волонтеров. Музей привык сотрудничать с помощниками третьего возраста, и совершенно непонятно, как и зачем привлекать других и подстраивать под них коммуникационную стратегию и инфраструктуру в целом. Или так: музей давно взаимодействует с молодыми стажерами, которые знают о возможности попасть в организацию из онлайн-сарафанного радио, и зачем пытаться привлекать кого-то еще, меняя, например, настройки таргетинга рекламы?
Наконец, сочетание непроработанности понятия «цифровой волонтер» с очевидностью и срочностью вызовов пандемии дает разнозаряженные результаты. С одной стороны, есть представление о том, что при должной работе с аудиторией можно воспитать амбассадоров, вполне лояльных и эффективных. Такой работе, впрочем, мешает в целом довольно интуитивное понимание возможностей использования цифровых сервисов и в лучшем случае максимально обобщенное представление о специфике второго цифрового поворота (если его наличие вообще как-то концептуализируется). С другой стороны, сравнивая издержки идущего полным ходом коронакризиса с проблемами и так неустойчивого волонтерского движения, хочется бросить силы на решение тех задач, что выглядят более фундаментальными. И в этой позиции есть своя правда: пандемия явно пересобирает мир, и выживет в нем тот, кто сможет сохранить за собой стратегическое ви́дение, а не потратит все силы на быстрые и притом мгновенно устаревающие тактические реакции.
[32] Так делают, например, в Музее современного искусства «Гараж».
[33] Специфичного, но не уникального. Такое понимание очень четко соответствует представлениям о втором цифровом повороте, обозначенным в начале этой главы.
[34] Здесь было бы полезно провести исследование корреляции цифровых компетенций музейных сотрудников с запросами индустрии на сопровождение своей работы в цифровой сфере. Остается надеяться, что подобный аккуратный и бережный анализ не заставит себя ждать.
[35] 8% опрошенных в ходе настоящего исследования подтвердили, что сама по себе пандемия серьезно изменила их представления о значении и формате работы с волонтерами. 35% опрошенных в ходе настоящего исследования подтвердили, что сама по себе пандемия хотя бы в какой-то степени изменила их представления о значении и формате работы с волонтерами.
[36] Museums, Equality and Social Justice / ed. by R. Sandell and E. Nightingale. London; New York, 2012.
[33] Специфичного, но не уникального. Такое понимание очень четко соответствует представлениям о втором цифровом повороте, обозначенным в начале этой главы.
[34] Здесь было бы полезно провести исследование корреляции цифровых компетенций музейных сотрудников с запросами индустрии на сопровождение своей работы в цифровой сфере. Остается надеяться, что подобный аккуратный и бережный анализ не заставит себя ждать.
[35] 8% опрошенных в ходе настоящего исследования подтвердили, что сама по себе пандемия серьезно изменила их представления о значении и формате работы с волонтерами. 35% опрошенных в ходе настоящего исследования подтвердили, что сама по себе пандемия хотя бы в какой-то степени изменила их представления о значении и формате работы с волонтерами.
[36] Museums, Equality and Social Justice / ed. by R. Sandell and E. Nightingale. London; New York, 2012.
Выводы
Столкновение этих вызовов и ответов на них подсказывает точку компромисса, которая может быть полезна для того, чтобы настроить те или иные аспекты существования волонтерства, в том числе в музейном секторе. Раз уж у нас перед глазами есть перспектива разворачивания деятельности цифровых волонтеров, потенциально весьма позитивная для самой сохранности культурных смыслов, то ее стоит поддерживать, взяв на вооружение гибкие логики управления, вариации agile management, обнаруживаемого все в той же среде цифровых/IT-разработок [37].
Гибкая методология предполагает возможность коллаборативного решения задачи с помощью ее разбивки на короткие интеракции. Каждая такая интеракция реализуется в соответствии с выбранной стратегией и завершается приростом функциональности управляемого объекта. Цифровое волонтерство в музейной сфере как «обновленная версия» культурного волонтерства вообще может быть настроено только так, стратегически и гибко, и с участием всех бенефициаров. И пусть эта гибкость не всегда отвечает большим трендам, а остается контекстуальной. В таком случае возникающие волонтерские практики, хоть и реализуемые в виде неустойчивого эксперимента, хоть и несколько рискованные, смогут отвечать конкретным условиям и удовлетворять конкретным нуждам. И в этой точке уместно пока демонстрировать известный оптимизм: проведенный здесь анализ и результаты настоящего исследования позволяют предположить, что именно в такой логике развивается цифровое волонтерство в мире и России.
Столкновение этих вызовов и ответов на них подсказывает точку компромисса, которая может быть полезна для того, чтобы настроить те или иные аспекты существования волонтерства, в том числе в музейном секторе. Раз уж у нас перед глазами есть перспектива разворачивания деятельности цифровых волонтеров, потенциально весьма позитивная для самой сохранности культурных смыслов, то ее стоит поддерживать, взяв на вооружение гибкие логики управления, вариации agile management, обнаруживаемого все в той же среде цифровых/IT-разработок [37].
Гибкая методология предполагает возможность коллаборативного решения задачи с помощью ее разбивки на короткие интеракции. Каждая такая интеракция реализуется в соответствии с выбранной стратегией и завершается приростом функциональности управляемого объекта. Цифровое волонтерство в музейной сфере как «обновленная версия» культурного волонтерства вообще может быть настроено только так, стратегически и гибко, и с участием всех бенефициаров. И пусть эта гибкость не всегда отвечает большим трендам, а остается контекстуальной. В таком случае возникающие волонтерские практики, хоть и реализуемые в виде неустойчивого эксперимента, хоть и несколько рискованные, смогут отвечать конкретным условиям и удовлетворять конкретным нуждам. И в этой точке уместно пока демонстрировать известный оптимизм: проведенный здесь анализ и результаты настоящего исследования позволяют предположить, что именно в такой логике развивается цифровое волонтерство в мире и России.
[37] Siakas K. V., Siakas E. The Agile Professional Culture: A Source of Agile Quality // Software Process: Improvement and Practice. 2007. Vol. 12. No. 6. Pp. 597−610.
